Гейдар Джемаль: «Идёт тяжелейший кризис на уровне мировой элиты»
23 октября 2012 года
Редакция «Полит.ру» обратилась к Гейдару Джемалю с просьбой прокомментировать расстановку сил в Персидском заливе и вокруг Ирана, поскольку c началом осени в регионе был заметен очередной скачок напряжённости.
— В сентябре США со своими союзниками провели в Персидском заливе военные манёвры «по обеспечению безопасности морского судоходства». Тегеран в ответ сообщает о собственных учениях, спешных пусках противокорабельных ракет и снова угрожает блокировать Ормузский пролив. Обеспокоенность успехами иранских военных ядерных технологий высказывают Нетаньяху и руководители МАГАТЭ, а Иран вроде как заблокировал Гугл и создаёт собственный интернет. Что происходит в Персидском заливе? Это традиционный обмен «любезностями», или напряжённость вокруг Ирана действительно растёт?
— Давайте, прежде всего, отделим то, что там происходит, от сферы медиа, где идёт программирование общественного мнения. По определению, это мнение является неосведомлённым, манипулировать им можно как угодно — например, рассказывать байки об атомном оружии.
Факт в том, что Иран не производит материала для атомной бомбы — металлического урана (90% изотоп урана 235). На иранских газодиффузионных установках производится лишь урановый газ (изотоп 238). Вообще, представление, что атомную бомбу можно создать в университетской лаборатории, — бредовое. Что-то исследовать можно, но для выстраивания технологической цепочки требуются огромные ресурсы.
В Советском Союзе была создана уникальная технология, которую крайне сложно реализовать: в центрифугах, предназначенных для обогащения урана, достигалось до полутора тысяч вращений в секунду! Да, есть и газодиффузионный метод, но учтите: когда в СССР производились ядерные заряды из урана-235, то на процесс обогащения тратилось 3% всего энергетического баланса страны. Топливные стержни для АЭС производятся газодиффузионным методом во Франции: три блока АЭС работают на один газодиффузионный завод. Только представьте себе, насколько огромны эти энергетические затраты!
— То есть руководители МАГАТЭ всем врут?
— Они же не утверждают ничего напрямую. Смотрите, у нас в Союзе для получения высокообогащенного урана работали порядка 700000 центрифуг, в Иране их — только 690. Иран сегодня может производить только газ, из которого они получают топливные стержни. Они также могут делать танки, истребители, подлодки; много всего такого, что вводит их в круг технологических стран среднего уровня. Иранцы делают это по своим проектам и могут сильно дать по зубам агрессору. Но есть разработки, принадлежащие к уникальным технологическим вершинам. Ажиотаж вокруг «иранского ядерного оружия» — абсолютно медийная гонка.
— Тогда почему именно сейчас возник этот новый медийный виток?
— Речь идёт просто о том, чтобы сменить в Иране политический строй. Давайте отметём весь информационный мусор, обрушившийся на общественность, и посмотрим внутрь ситуации.
Идет тяжелейший кризис на уровне мировой элиты. Внутри правящего слоя на Западе есть несколько групп, которые имеют принципиально различные интересы и не могут между собой договориться. Скажем так: есть зайцы, а есть кролики. Так вот, эти «зайцы» и «кролики» охотятся друг на друга, и друг друга убивают, — хотя, с точки зрения обывателя, «зайцы» и «кролики» очень похожи.
Отчасти наблюдать эту войну можно на примере борьбы финансистов, одна часть которых, например, выступает за то, чтобы оставить мировой валютой доллар, а другая стремится к созданию нескольких региональных валют. Но эти финансово-спекулятивные противостояния — вершина айсберга.
— Почему бы представителям «мировой элиты» не дружить, разве у них не близкие цели?
— Идёт конфликт между классическими либералами, продолжающими свой доминантный дискурс последние двести лет (и акцентировавшими его особенно после 1945 года, когда США сняли с повестки дня Европу как центр мира). Европа превратилась в площадку проявления американской военной мощи, американского контроля над Старым Светом. Тогда национал-либералы победили. Сейчас те силы, которые правили Европой до Второй мировой (и, особенно, до Первой), перегруппировались, начинают идти в наступление.
Они уже не те, что сто лет назад: они обросли международной бюрократией, международной мафией, транснациональными корпорациями. Есть слой наднациональный, например, ООН, есть межнациональный — допустим, ЕС. Есть военное измерение — НАТО, а есть негосударственный слой — фонды, структуры — их очень много.
— Например, МАГАТЭ?
— Совершенно верно, МАГАТЭ — это международная неправительственная структура, представленная особой бюрократией, специальным видом чиновничества, и являющаяся лоббистской структурой.
Эта бюрократия взаимосвязана с комиссиями ЮНЕСКО, ООН; она давно оторвалась от любых суверенитетов, не зависит от правительств, тем более — от электоратов, политических сил, партий, парламентов. Её представители хотят власти. Ими управляют «роялы» — традиционалистские круги в западном мире. К ним относятся клерикалы, высший круг клерикального истеблишмента, и старая знать. Клерикальный истеблишмент при этом — в теснейшем союзе с домами, которые были во власти сотни лет.
— Вернёмся на Аравийский полуостров: как на нём реализуется та иерархия, которую вы описываете?
— Есть большое государство — Саудовская Аравия, а по побережью расположены маленькие: Бахрейн, Катар, Эмираты. В чём между ними разница? Саудовская династия появилась в 1928 году, это лидеры племён Неджда (территория в центре Аравии — прим. ред.), которые, внезапно прорвавшись на авансцену, смели эмира Мекки (принадлежавшего к 14-вековой Хашимитской династии), и образовали Саудовское королевство. Они выступили в тот момент чуть ли не революционерами. Для династии аль-Халифа ас-Сани, которая правит в Бахрейне, или аль-Халифа в Катаре — лидеры нынешней Аравии не значат ничего. Бахрейнский дом правит более двухсот лет; его представители были связаны с исламским халифатом, с британской королевской семьёй, т. е. это люди, которые находятся «в клубе», и они определяют повестку дня.
Естественно, между либералами, институтом парламентаризма, модернизацией, политическими партиями, гражданским обществом — всем тем, что стало фасадом современного мира, с одной стороны, — и клерикальным истеблишментом, с другой, — существует непримиримый антагонизм. Но у национальных либералов есть своя «мекка» в США — в республиканской империи национального образца, которая контролируется республиканской партией.
— Периодически в Америке приходит к власти демократическая партия…
— А демократическая партия как раз близка космополитическим силам. Сегодня Обама представляет некую «космополитическую туманность», которая выражает интересы международной бюрократии, международной финансово-спекулятивной системы, не ориентирующейся на доллар, — она стремится обрушить связи с имперским, римским типом, и вместо этого создать абстрактный международный валютный фонд, который курировал бы курсы валют, выпускал бы собственные деньги. Но для этого нужен высокий авторитет, некий собирательный образ, — условно говоря, Папа Римский, выражающий духовность, стабильность, смысл жизни.
— А насколько, по вашей оценке, этот запрос на духовность актуален для современного западного человека?
— Современный человек в Бога не верит. Он, однако, верит в клерикальную верхушку. Нынешний мир зиждется на пирамиде ценностной иерархии. Но важно, что повелевают этой иерархией не избираемые президенты, а «мерлины» — мудрецы, владеющие ключами от жизни и смерти. И они сегодня так же сильны, как и тысячу лет назад, только в другой форме. Ранее, допустим, Папа Римский был напрямую представлен обществу, а, к примеру, Лютер вполне мог его оспорить. Сегодня такие люди дистанцированы от общества, оторваны от него и от государства, зато они сообщают смыслы. А внутри общества есть верхушка пирамиды — элита, которая на прямой коммуникации с ними, и которая транслирует эти смыслы политикам, президентам.
Вот почему сейчас идёт тот жёсткий конфликт, о котором мы начали говорить: на одной стороне — международная бюрократия, представляющая интересы традиционалистов, на другой — национальные суверенные демократии, возглавляемые секулярными харизматиками, которые действуют в интересах либерального класса. Либеральный класс сформировал свой дискурс 200—300 лет назад — он обоснован работами Милля, Юма, Локка, энциклопедистами и привёл к появлению США и республики Франция. Сегодня он даёт трещину.
Если к 1945 году либералы одержали полную победу, то в середине 70-х на сцене появляются неолибералы, — по сути, менеджеры без какой-либо идеологии. Неолибералы привели мир на грань коллапса: идёт банкротство финансовой системы, с деньгами, которые ничем не обеспечены в реальном мире. Работать, как прежде, на воздушных кредитах, — нельзя. Сейчас огромные долги у всех; выход — только большая война.
— Кажется, никто войны при этом не хочет?
— Да, но при этом войны всё же происходят, и происходят с определённой цикличностью. Сейчас мы стоим на пороге Третьей мировой. Это война станет прологом к новому общественному строю, новому технологическому укладу, который я бы определил как «постпотребительский».
Современная экономика, основанная на том, что в одной части земли производят, а в другой потребляют, — уже исчерпала себя. В новом мире реализуется диктатура монархического класса, это будет клерикальное пространство, где главным предметом производства станет информация. Те, кто не будут связаны с производством информации, окажутся отброшенными на периферию.
— Как же, в итоге, противостояние между либералами и клерикальным истеблишментом отражается на Иране, где высшая власть принадлежит духовному лидеру — аятолле?
— В Иране к власти пришло шиитское духовенство; подчёркиваю, это клерикалы, — но очень высокого уровня. Нужно знать духовную историю Ирана — до XVI века суннитского государства, где было очень много суфийских орденов — тарикатов. Вообще, знаменитые персы, которых мы знаем из истории — и Омар Хайям, и Саади, и многие другие, — были суфиями-суннитами.
В 1500 году к власти пришёл Шах Исмаил Хатаи, азербайджанец, опиравшийся на кызылбаши (объединение тюркских кочевых племён — прим. ред.), и принадлежавший к ордену Сефевие, основатель династии Сефевидов. Этот орден выступал за социальную справедливость и получал поддержку низов. Чтобы ещё больше консолидировать свой авторитет и придать ему легитимность, он объявил себя шиитом, ввёл шиитский мазхаб (направление шариатского права — прим. ред.), изменил свою родословную, — в общем, провёл несколько таких идеологических операций, в результате чего на огромную страну обрушилась радикальная трансформация.
Иран оказался консолидирован под шиитским управлением. Получилось так, что суфийские тарикаты частично ушли в оппозицию, а частично интегрировались, но поскольку они являются клерикально-инициатическими образованиями, ориентированными на посвящение, на сакральный духовный путь, то клерикальный истеблишмент — старцы — стали основой нового шиитского духовенства в Иране. Нынешнее шиитское духовенство — наследники традиционалистских суфийских тарикатов, их доктрина называется Ирфан, это гностическая интерпретация Ислама.
Надо понять, что высшие клерикалы обладают хорошими связями с шейхами тарикатов и за пределами шиизма, в суннитской среде. И в том числе, с теми шейхами, которые живут в Лондоне и обучают суфийской мудрости принца Чарльза: вот конкретный пример связи «роялского» истеблишмента с высшим эшелоном «старческого клерикализма».
Условно говоря, клерикальный истеблишмент Запада можно охарактеризовать как комитет по встрече Антихриста, а официальная доктрина у клерикального истеблишмента в Иране — это второе пришествие Иисуса Христа, который должен уничтожить Антихриста. Противостояние клерикалов — это плоскость религиозной войны, которая дальше транслируется вниз-вниз-вниз, искажаясь и затемняясь, вплоть до того, что на уровне медийном становится просто смысловым балаганом с разговором об атомной бомбе и т. д.
— Какая роль в этом раскладе у России, её позиции по Ирану?
— В России у власти остаются чекисты и либералы. Либералы готовы стать частью международной бюрократии, а чекисты понимают, что мировая бюрократия их зачистит — они им не нужны.
Это очень жёсткая ситуация. Существуют ещё фигуры. Например, Путин: он не идентичен чекистам. Если бы к полной власти пришли либералы, то они отдали бы всё — Сирию, Иран, Ближний Восток, Китай, а потом и Россию — на условиях договорённости об их классовом выживании. В то же время чекисты находятся в изоляции, они как партнёры никому не нужны, и прекрасно понимают, что должны держать позицию: сдача такого бастиона, как Сирия, как Иран, или такого супербастиона, как Китай, — это уничтожение их самих.
— Кстати, прокомментируйте, пожалуйста, положение Китая в ситуации вокруг Ирана.
— Китай — государство, которое в лице коммунистической партии демонстрирует одно из наиболее ярких проявлений национальной бюрократии. В Китае есть ещё восемь партий, но по конституции они не имеют права занимать власть, реализуя вспомогательные функции. Компартия — мощнейшая бюрократия, сросшаяся с китайским бизнесом, — поставила задачу стать колоссальной мастерской для всего мира, используя на полную катушку технологический уклад потребительской экономики.
С одной стороны, в современной экономике есть Китай — производитель гипердешёвых товаров, а с другой — сверхдорогое потребление ничего, кроме денег, не производящих людей. Но, понимаете, ещё Ленин говорил, что «экономика — это служанка политики». Любые существующие политические конфигурации действуют для обслуживания власти, для сохранения у власти определённой группы людей. Всё сводится к тому, какой тип людей, какой тип сознания определяет дискурс. Коммунистическая партия Китая никакого дискурса не определяет. У них нет идеологии.
— В отличие от Ирана?
— Да! И поэтому роль Ирана — быть духовной антитезой Западу. Эта роль как полюс, как концепт, делает Иран вполне равновеликим Западу, хотя экономические, технологические и военные возможности этой страны ограничены.
Что же касается Китая — это вопрос выживания национальной бюрократии, оформленной в рамках коммунистической партии. Эта бюрократия, так уж получилось, управляет полуторамиллиардным населением и мощной технологической базой, и в результате Китай, вместе с другими национал-демократическими центрами типа России или Бразилии (и, до некоторой степени, отдельными уцелевшими странами Ближнего Востока), представляет собой камень преткновения на пути бюрократии мировой. Эти страны для неё непрозрачны.
Сегодня, после двенадцатилетнего «троллинга» исламского мира через Афганистан, Ирак, через оскорбительные карикатуры, — фильм «Невинность мусульман» стал последней каплей.
— Кто, на ваш взгляд, запустил «Невинность мусульман» в широкий прокат?
— Думаю, это инициатива Нетаньяху, который накануне выборов намеревался таким образом обвалить рейтинг Обамы. Нетаньяху хочет, чтобы Америка поддержала его удар по Ирану, а Обама, как бульдог с прогулки, упирается и не собирается в это дело лезть, — после истории с «Невинностью мусульман» выглядя, в результате, полным идиотом.
Гейдар Джемаль для «Полит.ру»
Комментариев нет:
Отправить комментарий