http://www.poistine.com/sacral/natsionalnyj-yazyk-i-politicheskaya-sudba-narodov

Национальный язык и политическая судьба народов

Главной библейской историей, проливающей некоторый свет на воззрение монотеизма о «Большой истории» человечества (то, что сейчас принято называть «осевым временем») является предание о Вавилонской башне. Люди решили возвести сверхвысокую башню, по которой они могли бы взойти на небо, но Господь помешал им, «смешав языки», в результате чего они не смогли продолжать совместную строительную деятельность. В этом сюжете есть, по крайней мере, два острых момента, которые требуют нашего аналитического внимания.

Во-первых, ситуация с людьми, оказавшимися в плену «небесной» амбиции, здесь удивительным образом зеркальна с ситуацией сатаны, который из-за своей гордыни отказывается поклониться Адаму, и поэтому оказывается низвергнут. Само низвержение, а также основание для гордыни («Ты сделал меня из огня…») подчёркивают, что до момента конфронтации с Адамом сатана занимал «высокую позицию». Не ту ли самую, к которой стремились люди, строя башню?
Вторым же моментом данной темы представляется то, что именно смешение языков как блокирование успешного строительства Вавилонской башни становится причиной возникновения народов. Коран говорит нам:

О люди! Воистину, Мы создали вас мужчинами и женщинами, сделали вас народами и племенами, чтобы вы знали друг друга, ибо самый уважаемый Аллахом среди вас — наиболее благочестивый. Воистину, Аллах — знающий, сведущий. (49:13)

Иными словами, первоначальное единство разрушено Господом, поскольку оно служило для реализации неверной ложной задачи. Перед людьми, оказавшимися неспособными понимать друг друга, ставится задача трудного возвращения к бывшему единству, но с совершенно другими целями, в рамках иного — «невавилонского» — проекта…
Суть философии, содержащейся в этой истории — это представление о языке, как о высшей оперативной реальности на человеческом уровне. Благодаря воздействию на язык можно переформатировать само человечество, изменить ход истории, отменить прежние проекты, даже коренящиеся в самих глубинах человеческой природы, и задать проекты совершенно новые… Короче, язык — это человечество в своей сокровенной «человеческой» сути.
В Коране Всевышний неоднократно напоминает людям, что они не первые, перед кем Божественное Провидение ставило задачи, и могут оказаться не последними:

Внемлите! Вас зовут расходовать [средства] на пути Аллаха. Но среди вас есть такие, которые скупятся. А всякий, кто скупится, скупится во вред себе. Аллах ни в чём не нуждается, а вы бедны. Если вы не повинуетесь ему, то он заменит вас другим народом, и тот не будет похож на вас. (47:38)
Если же вы сойдёте [с указанного пути], то ведь я довёл до вашего сведения то, с чем я к вам послан. А мой Господь породит вместо вас другой народ, вы же не причините Ему никакого вреда. Воистину, Господь мой — над всем сущим страж. (11:57)

Речь идёт не об эсхатологии и Судном дне, а о затмении данного конкретного человечества как несостоявшегося в эсхатологическом смысле, отменённого за своей негодностью прежде апокалиптического завершения времён. Это затмение на самом деле не нуждается ни в потопе, который скрыл под волнами платоновскую Атлантиду (где, согласно некоторым исследователям, действовал, и откуда был выведен Всевышним пророк Ной), ни в переворачивании пластов земли, похоронивших Содом и Гоморру, ни даже в столкновении с планетой Меланхолия из гениального фильма Ларса фон Триера… Достаточно, чтобы в один прекрасный момент всех людей на Земле постигла лингвистическая амнезия, и они просто забыли бы язык. Не свой родной, и не чужой, а Язык как таковой, как систему имён. В следующий момент люди перестали бы быть людьми, человечество — человечеством. У мира исчез бы свидетель, тот, кого Аллах поставил наместником. А если у мира исчезает свидетель, то в это же мгновение исчезает и сам мир как таковой. Некому больше назвать хаотические пятна, из которых состоит марево субстанции «сосной», «звездой», «колыбелью» и т. д.
Адам был научен именам, прежде чем сойти на Землю и исполнить свою миссию наместника. Достаточно его потомкам по велению Всевышнего забыть эти имена, чтобы превратиться в глину, из которой Он будет лепить новых людей.
Это не абстрактная теология, а то, что действует в нашей исторической жизни, когда забвение языка (пока лишь конкретного национального) гасит коллективный субъект в виде народа (пока ещё не всё человечество), а человеческий материал, остающийся после этого «минизатмения» переходит в другую систему имён и становится частью другого коллективного субъекта.
Как-то в разговоре с одним башкирским националистом он выразил мне своё недоумение:

«Удивительно, что наши националисты, бесспорные патриоты башкирского народа, в обыденной жизни почти не пользуются родным языком, хотя прекрасно его знают. Да что говорить, сам я ловлю себя на том, что дома с семьёй говорю по-русски!».

Я ответил примерно следующее:

«Националист — это тот, кто любит свой народ, кто желал бы видеть его сильным, динамичным, стоящим в центре актуальных проблем. Не маргинальным, не застойным, не архаичным. Если вы, башкирские националисты, непроизвольно выбираете в обиходе русский язык, это означает, что ваш родной вас бессознательно чем-то раздражает. А именно, он ассоциируется на уровне подкорки с тем, от чего вы хотели бы избавить башкир: с коррупцией, чинопочитанием, клановостью, конформизмом и т. п. То есть, с одной стороны, вам, башкирам, навязали такой ассоциативный ряд в связи с башкирским языком, с другой же стороны, именно те силы в башкирской нации, которые связаны с этим ненавистным для патриотов негативом, реально узурпировали башкирский язык как знамя своей среды. (Скажем, „коррупционное этнократическое чиновничество“…)».

Собеседник мой был шокирован. Но не моим суждением, которое могло бы его задеть, а тем, что он сам этого не увидел. Ведь во многом выбор языка, начиная от склонности учить тот или иной иностранный, и кончая такой крайностью, как отказ от родного, определяется политической мотивацией. Политической в высшем смысле слова.
Человеческий язык имеет две ипостаси, которые во многом полярны, может быть даже враждебны друг другу. Одна ипостась — это «адамическая». В этой ипостаси язык является собственностью единственного, т. е. одинокой личности посреди окружающего его космоса. В таком аспекте язык представляет собой систему имён, благодаря которой вселенная приобретает строй и значение, организуясь вокруг свидетеля в центре. Мир, возникнув через имена, становится наполненным Словом перед лицом наместника. Вспомним лермонтовское «выхожу один я на дорогу…».
Но есть другая ипостась — коммуникативность. В этой ипостаси язык есть средство общения между людьми в рамках уже построенной благодаря системе имён среды. И вот, если в первой ипостаси язык является зеркалом свидетельствующего сознания, которое находится в центре изолированного «Я» (убери язык — и тут же гаснет само это сознание!), то во второй ипостаси коммуникативное средство есть зеркало коллектива, который на нём общается, племени, этноса, народа… Точнее, язык — это зеркало власти как выражения бытия на человеческом уровне. Власть в коллективе есть антитеза и негатив по отношению к сознанию в изолированном существе. Так сказать, зеркальный аналог. Власть проявляется через язык, что достаточно верно отметили структуралисты и постмодернисты.
Но если конкретизировать дальше, в языке, как средстве общения, зеркально проявляется не вообще власть как таковая, а её легитимность, характер этой легитимности, её истоки. Что далеко ходить: каждый знает, какую революцию произвёл Пётр Первый в русском языке с началом своих реформ. Язык, используемый в «ассамблеях» того времени, был бы совершенно непонятен людям за поколение до того, и перестал быть понятным после Пушкина, создавшего новую легитимность русской власти, уже не зависящей так явно от голландского масонства.
А турецкий язык? Деды не понимают внуков и наоборот. Ататюрк перекроил средства общенациональной коммуникации под новую «республиканскую» легитимность. А сегодняшняя «неоосманская» власть потихоньку пытается вернуть турецкий язык к прежним традиционным нормам. В итоге, слушая турецкое телевидение, сразу понимаешь, на какой политической платформе стоит руководство данного канала: за Эрдогана или за республиканцев.
Национальные языки народов СССР также могут дать масштабный материал для иллюстрации этого тезиса. В советское время они были подвергнуты долгому и мучительному процессу делегитимации. Конечно, и в русском языке образовался мощный пласт советского новояза. Прежде всего выразившийся в обилии сокращений, бесчисленный «колхозов», «месткомов» и «ГОЭЛРО». Кстати, в этом выразилось вторжение носителей немецкого языка (или, что то же самое — идиш) в пространство российской политической легитимности. Но возврат к системе российского классического образования, осуществлённый Сталиным, принятие культурной матрицы, основанной на классической русской литературе, как инструмента моделирования советского человека — всё это сохранило историко-лингвистическую преемственность в рамках XX века гораздо лучше, чем она сохранялась, например, в веке XVIII.
Что касается национальных языков, причём, в первую очередь, языков мусульманских народов, они были лишены традиционного алфавита, пропущены через латинизацию, а потом выведены на кириллицу, что сразу привело к глубочайшей маргинализации этих средств общения, как в психологическом восприятии их носителей, так и с точки зрения их роли в международном культурном поле. Продвижение советского новояза в словарный состав этих языков, «чистка» лексики от тысячелетних арабо-персидских заимствований (параллельно тому, как это шло в Турции Ататюрка, которая всё-таки оставалась суверенной) — всё это привело к кризису лингвистической идентификации и возникновению комплекса малоценности у всех носителей этих языков. Соответственно, перед каждым носителем вставал выбор: либо маргинализоваться самому в качестве вызова, стать в лучшем случае «национал-интеллигентом» (с перспективой оказаться на зоне), либо делать мегаполисную карьеру в формате новой исторической общности советского русскоязычного человека. Важнейшим моментом в разрушении языка, конечно же, является то, что делегитимация власти в его зеркале ведёт к делегитимации народа как его носителя. И здесь не поможет никакая демагогия. Объективно насильственное разложение казахского, татарского, азербайджанского языков вело к тому, что казахи, татары, азербайджанцы и прочие становились нелегитимны в качестве общностей. Фактически, это означало, что они превращались во временно-терпимые незаконные образования, моральное дистанцирование от которых было для многих представителей этих народов практически неизбежным политическим императивом.
Кстати, не лишне обратить внимание, что погром языков коснулся исключительно мусульман. Грузины и армяне сохранили свои алфавиты, прибалты — свою латиницу. (Хотя вопрос об их «кириллизации» также поднимался, решения он так и не получил).
В постсоветский период последствия маргинализации национальных языков продолжают негативно действовать и в условиях новых суверенных государств. Более того, именно с обретением формальной независимости, со всей определённостью обнаружился результат этой советской делегитимации целых народов. На примере Центральной Азии видно, что состояние языка есть в действительности политическая судьба народа.
Чем больше формальных галочных мероприятий по поднятию статуса национального языка проводят республиканские администрации, тем неубедительнее результат в массовом восприятии титульных носителей. Для того, чтобы вернуть языку легитимность, сделать его объектом взаимного познания наций в интернационале поствавилонской эры, необходимы революционные действия искупительного характера. Язык в сознании его титульных носителей должен ассоциироваться с центральной динамичной восходящей позицией, он должен быть языком силы, к которой бросаются приобщиться. До середины XIX века только любителям немецкой философии приходило в голову изучать немецкий язык, а к середине XX века полмира, не говоря уже о Европе, яростно учили немецкий. В двадцатые годы Маяковский мечтал о том, чтобы негры выучили русский язык, а через поколение после этого вся Африка действительно говорила по-русски!
Несколько столетий назад весь мир от Китая и Индии до Адриатики говорил по-тюркски. Первое, что нужно сделать для восстановления легитимности языка — вернуть ему традиционный алфавит, уничтоженный в двадцатые годы. Кризис советскости вырастил вокруг нас толпы гнилых либералов, которые ходят и ноют о латинице, мечтая приобщить языки Бату-хана и Хромого Тимура к прелестям цивилизации супермаркетов и дискотек. Но надо понять следующее: алфавит — это валюта. Есть большая разница: вы либо печатаете ваши деньги, либо всё, что у вас есть за душой, вы размещаете в деньгах, напечатанных где-то. Никогда не подняться тому, кто инвестировал свой смысловой ресурс в чужую знаковую систему. Вот почему в условиях модернизации восходящими светилами являются хранители традиционных алфавитов: Китай, Корея, Япония, Индия, Иран. Никогда в это собрание не войдут по-настоящему Индонезия и Малайзия, пока не вернут арабский алфавит. Никогда не встанет на ноги Большой Туркестан, пока не сделает того же самого. С арабского алфавита начинается суверенная легитимность любого языка мусульманского ареала. С легитимности языка начинается легитимность и самоуважение тех, кто на нём говорит.

Гейдар Джемаль специально для «Поистине»